ОБЗОР
СМИ О ПРОЕКТЕ 'ЧАЩА'
Открылась восьмая по счету ярмарка современного искусства Cosmoscow
Лучшим стендом Cosmoscow 2020 был признан проект галереи JART. Галерею победительницу определяет специальное жюри - куратор, академик Российской Академии Художеств Леонид Бажанов, куратор центра современного искусства «Гараж» Екатерина Лазарева и советник по культуре посольства Швеции в России Мария Линд. Стенд галереи представляет превью выставки «Ча ща. Выставка в лесах».
Проект, куратором которого стал Андрей Ерофеев, исследует лес как важный феномен современной культуры. Стенд призван не только вдохновить публику на посещение выставки, но и привлечь внимание к проблеме хрупкости произведений искусства, которые погибнут после длительного пребывания под открытым небом».
.jpeg)
Галерея JART представляет масштабный проект лэнд-арта, исследующий лес как важный феномен культуры, в контексте изменений, которые принес 2020 год. На выставке будут показаны сайт-специфик обьекты, большая часть которых была создана специально для проекта ведущими российскими художниками.
Выставка обьединяет 42 обьекта 28 авторов по нескольким тематическим разделам: «Укрытия и убежища», «Места уединения», «Скрытая жизнь», «Лесной контекст», «Памятники прошлому».
Поиску пути посвящен «Лабиринт» Юли Несис. В центре обьекта стоит вышка, на которую можно забраться, чтобы увидеть свой путь. Другая работа художницы «Путь героев», где арт-обьекты похожи на гигантские яйца. Какие-то и них целы, из других кто-то уже «вылупился».
«Мне хотелось передать внутреннее состояние человека. Герои – это мы, участники происходящих событий. Кто-то никак не может выйти из своей скорлупы. А некоторые уже вышли, но не понимают кто они.»
.jpeg)
Объекты не столь удаленные
Лейтмотивом выставки стала тема убежища, и поначалу может показаться, что все парковые затеи и павильоны, отвешивая насмешливые поклоны эрмитажам и лабиринтам итальянского сада, говорят о нынешней пандемической реальности и не столько философском, сколько эпидемиологическом стремлении современного человека к уединению.
Группа «МишМаш» устанавливает «Шкалу безопасных расстояний» с лесом красных реек, напоминающим «Поле молний» Уолтера Де Марии, но оказывается, что рейки выстроились тут не ради парафраза классики ленд-арта, а на безопасной дистанции в полтора метра друг от друга. И вторая инсталляция «МишМаша», помесь готического собора и лабиринта, составленная из кладбищенских оградок, наводит на меланхолические размышления, каковым и полагалось предаваться в пейзажном парке. «Летний душ Александра», знаменитый объект из коллекции самодельной вещи Владимира Архипова, собранный из старых автобусных дверей, кажется приютом ковидного отшельника;
«Мебель в лесу» Павла Пепперштейна, гарнитур из книжного шкафа и кресла под огромным зонтиком-мухомором с какой-то древне-советской детской площадки, позволит этому анахорету с пользой для души провести сезон самоизоляции; «Марсий» Кирилла Асса удалился от греха подальше в деревянный гроб из тех, что служат зимним укрытием для мраморной садовой скульптуры; Александр Бродский выгораживает в лесу глухим забором «Сотку» — в мирные времена эта абсурдистская инсталляция воспринималась бы в критическом социально-архитектурном ключе, но сегодня наводит на мысль о сугубо практическом применении. Даже «Иконос» Валерия Кошлякова, гибрид иконного храмика, супрематического архитектона и деревенского нужника, и «Вертикаль–горизонталь» Франциско Инфанте и Нонны Горюновой, оплетающая стволы паутиной резиновых струн, выглядят потенциальными островками спасения.
Только встречающаяся на «Пути героев» Юлии Несис кладка гигантских гипсовых яиц, из которых недавно вылупились какие-то таинственные существа, обещает постэпидемическое обновление. У этого эскапистского лейтмотива два мотива, часто пересекающихся: институционально-критический и политический. С институционально-критическим все более или менее понятно: институции душат свободу художника по самым разным соображениям — частного вкуса, политкорректности, политический самоцензуры,— так что в эпизодических вылазках на лесной пленэр ему как будто бы должно быть вольготнее, чем в перманентной темнице «белого куба».
Милена Орлова, 22.09.2020
Андрей Ерофеев: «Уход в лес — это бегство от несвободы, от принуждения»
По поводу открытия проекта галереи JART «ЧА ЩА» на курорте «Пирогово» куратор Андрей Ерофеев рассказал нам о природно-художественном целом выставки, появлении нового искусства и связи с прошлыми арт-фестивалями на берегу Пироговского водохранилища.
Ваша выставка «ЧА ЩА» с работами 28 авторов (в их числе такие звезды, как Франциско Инфанте, Ирина Корина, Валерий Кошляков, Павел Пепперштейн) проходит на намоленном с точки зрения искусства месте. В начале 2000-х тут проходил фестиваль «Арт-Клязьма». Чувствуете ли вы эту связь?
Ну, таких историй немало. Прежде всего, есть «Архстояние», колоссальный фестиваль.Здесь, в Пирогове, было два фестиваля — «Мелиорация» и «Арт-Клязьма». На обоих я когда-то побывал, и действительно это были очень интересные события. «Мелиорация» — первый большой проект Жени Кикодзе; «Арт-Клязьму» делали Владимир Дубосарский и Ольга Лопухова. Это были значительно более крупные проекты, чем тот, что мы сейчас сделали, но интересно, что у нас участвуют некоторые из тех художников, которые были тогда. Это и Андрей Кузькин, и Илья Вознесенский из группы «Обледенение архитекторов» (мы даже думали восстановить их знаменитые «Леса в лесах», но не случилось). Это Александр Бродский, который когда-то тут, в Пирогове, поставил свой «Павильон для водочных церемоний». Он, к сожалению, не сохранился, зато с прошлых фестивалей осталась бетонная палатка Юрия Шабельникова.
Традиция художественных выездов за город у нас в самом деле довольно длинная — это и хеппенинги на природе группы «Движение», и Франциско Инфанте с Нонной Горюновой, и акции в полях группы «Коллективные действия». Но вы в своей статье к выставке «ЧА ЩА» утверждаете, что это эксперимент. А в чем ее экспериментальность?
В том, что это парк, а не выставка. Мы сделали парк. Это некое природно-художественное целое, в котором его составляющие менее важны, чем общий смысл. Поэтому здесь, например, нет этикеток — не потому, что это какой-то выпендреж куратора, а потому, что в парке не бывает этикеток. Ты должен воспринимать все эти павильоны, ощущать их как некие храмы, место для отдыха или размышлений. Это инструмент перенастройки твоего внимания, зрения, а то, что это кем-то сделано, остается на втором плане. Вначале была идея показать, как смотрится вещь в диком лесу и как она работает здесь, в лесу окультуренном.
Но поставить объекты в диком лесу у вас не получилось.
Зато момент парка больше проявился по сравнению с первоначальным замыслом, и появились, в отличие от плана (это произошло само собой), павильоны. «Лабиринт», например, — это типичный парковый павильон, который Юля Несис сделала на основе какого-то древнего плана. Такую же роль играют здесь «Летний душ Александра» Владимира Архипова, «Бельевая» группы «ХУ» («Художественное уединение»). То есть это классические парковые беседки, где можно присесть и подумать о жизни. Или спрятаться от дождя.
Вы упоминаете в статье современного французского ландшафтного дизайнера Жиля Клемана, преподавателя версальской школы пейзажистов, который пропагандирует, если можно так сказать, дикие парки. В Москве эта мода тоже появилась: кажется, что клумбы заросли сорняками, а это замысел дизайнера.
Да, в Версале есть ландшафтная школа, которая развивается и уже не учит по Ленотру, а учит наоборот. Остались, конечно, люди, которые изучают историческое наследие, но мы сейчас не об этом. Там есть такая теория, которая называется «тьер-пейзаж», то есть пейзаж третьего сословия. Не крестьянский огород и не аристократический парк, а некая природа, которая обслуживает всех и каждого, и при этом она не обработана дизайнером, а оставлена в своем настоящем виде, в том биоразнообразии, которое, собственно, утеряно. Жиль Клеман считает, что это все надо восстанавливать и есть такие участки, где тьер-пейзаж восстанавливается сам собой (например, мертвые зоны вокруг автострад или железных дорог). И в таком духе он стал делать парки в Париже. Сделал парк около Дефанса. Это потрясающе! Причем сделан он городом, и сами городские чиновники были в шоке, потому что Клеман проложил ржавые рельсы, как будто там трамвай ходил, и высадил всякие сухие кусты, травы — борщевики и всю эту дрянь, крапиву какую-то…
Лес для вас выглядит как бегство от неприглядной реальности?
Ну да, бегства от принуждения, от несвободы собственно. Конечно. От художественной несвободы тоже. Это распространенная метафора: уход в лес — это уход в красоту и в ужас одновременно. Это переход к какой-то альтернативной жизни, опасной и в то же время дарующей свободу. Такие ситуации связаны с желанием не выстраивать утопическую программу будущего, а вырастить ее в естественной жизни в других условиях. Эта метафора очень общая, но я вижу тут у нас конкретную вещь: как может появляться новое искусство среди микросообществ — людей, которые, как мне кажется, оставили основные нарративы, дезертировали, ушли на дачи, как Ира Корина, еще куда-то и занимаются там какими-то другими вещами.
Это связано и с пандемией и изоляцией?
Нет, мне кажется, просто совпало. Это давление того, что я назвал бы «персональным стилем». Узнаваемого стиля, который художник должен выдавать, а ему это уже обрыдло, но его вынуждают. В основном картины, потому что их покупают. Это важный момент, который заставляет художников бежать.
Мы находимся на территории закрытого курорта, где когда-то был общедоступный популярный советский санаторий, база отдыха. Получается противоречие: выставка провозглашает свободу, но при этом сама за забором. Выставка провозглашает свободу частной жизни, скрытой от глаз посторонних.
Да, в этом есть противоречие. И изначально у нас было много проектов, связанных с тем, чтобы сломать забор, сделать в нем проход. Но это по разным причинам не удалось. Реально, по тем проектам, которые появились здесь, оказалось, что существует любование закрытостью, что у нас возник культ забора. Вот, например, работа дуэта «МишМаш». Возвышается как готический собор, но собрана из кладбищенских оградок.
А что с нами не так? Почему многие люди, как только выезжают за город, на природу, первое, что строят, — это забор, который от них эту природу тут же закрывает?
Эта тема связана с появлением частной собственности у нас. Забор — знак частной собственности, закрытой от общества жизни. Это не просто забор — это эстетическая ценность, которую можно выставлять саму по себе. Вот у Бродского в «Сотке» это тоже есть. Мы видим только высокий забор, а что внутри — не знаем. В общем, это ценность. И кстати, этот французский архитектор предложил создавать парки, в которые нельзя было бы попасть совсем.
НОВОСТИ КУЛЬТУРЫ
Юлия Курдюкова
(с 21 минуты)
Куратор Андрей Ерофеев «Есть такой термин «объединенное художественное произведение». То есть, во-первых, когда каждая конкретная работа менее важна, чем весь ансамбль. Во-вторых, этот ансамбль работает вместе с контекстом, то есть он сделан специально для этого места».
Главная цель проекта — освободить современное искусство от галеристов, музейных кураторов, смотрителей, охранников. То есть открыть двери музеев и вынести экспонаты проветриться.
«Лабиринт» Юли Несис — пример того, как природа вмешалась в творение рук человеческих. Почти прозрачные стены – железная сетка – уже успели покрыться ржавчиной.
Эти инсталляции, по задумке авторов, должны навсегда вписаться в местный ландшафт и стать, с одной стороны, привычной достопримечательностью, с другой — отправной точкой для размышлений посетителей парка.